Паоло во все глаза смотрел на деда, задушевно беседовавшего с Бенвенуто. Он всегда относился к Бенвенуто с уважением. Кто же не знал, что Бенвенуто ни у кого не станет сидеть на коленях, да и царапнет всякого, кто попробует его схватить. И еще Паоло знал, что все коты и кошки — превосходные помощники, когда дело идет о волшебстве. Но ему раньше и в голову не приходило, что они очень многое понимают. Теперь же, судя по паузам, которые Старый Никколо делал в своей речи, Паоло не сомневался, что Бенвенуто деду отвечает. Паоло взглянул на отца, чтобы убедиться, так это или не так. Антонио было явно не по себе. И, глядя на встревоженное лицо отца, Паоло сообразил: очень важно понимать, что говорят кошки, а Антонио этого не умеет. «Надо поскорее научиться понимать Бенвенуто»; — подумал Паоло. Его это сильно беспокоило.
— Кого из своих ты порекомендуешь? — спрашивал Старый Никколо.
Бенвенуто поднял правую переднюю лапу и лизнул ее как бы невзначай. Лицо Старого Никколо расплылось в светлой младенческой улыбке.
— Замечательно! — воскликнул он. — Бенвенуто берется за это сам!
Бенвенуто чуть пошевелил кончиком хвоста. В следующее мгновение, вновь вскочив на подоконник, да так плавно и стремительно, что, казалось, кисть художника провела в воздухе черную линию, он исчез. Тетя Франческа и Старый Никколо сияли, а Антонио по-прежнему стоял потерянный и несчастный.
— Теперь Тонино в добрых руках, то бишь лапах, — провозгласил Старый Никколо. — Мы можем о нем не беспокоиться, разве только он побеспокоит нас.
Тонино уже успокоился — забылся в суете золоченых улиц Капроны. Он выбирал улицы поуже и шагал посередине, где жарило самое яркое солнце, а над головой полоскалось выстиранное белье, и играл в такую игру: в тень попадешь — умрешь. По правде сказать, он уже несколько раз «умирал», прежде чем добрался до Корсо. Один раз с солнечной мостовой его вытеснила толпа туристов. Потом дважды пришлось сойти в тень из-за повозок и еще раз уступить дорогу экипажу. А однажды по улочке проехал длинный, лоснящийся автомобиль, непрерывно урча и отчаянно сигналя, чтобы ему освободили дорогу.
Когда Тонино подошел ближе к Корсо, он услыхал, как какой-то турист сказал по-английски: «Ха! Там Панч и Джуди!» Очень довольный собой, — понял, хоть и по-английски! — Тонино нырнул в толпу; он толкался и пробивался, пока не очутился впереди всех зрителей и смог наблюдать, как Панч до смерти избивает Джуди над верхним краем раскрашенной сцены-будки. Тонино вовсю хлопал Панчу и одобрительно кричал: «Давай, давай!» А когда какой-то тип, пыхтя и сопя, тоже втиснулся в толпу, возмущался нахалом вместе со всеми. И напрочь забыл, какой сам он несчастный.
— Не пихайтесь! — прикрикнул он на него.
— Будьте же людьми! — взмолился нарушитель порядка. — Мне непременно надо видеть, как Панч облапошит палача.
— Так помолчите, — зашумели все вокруг, включая Тонино.
— Я только сказал... — начал было этот человек. Он был грузный, с потным лицом и со странными манерами.
— Да заткнись же! — закричали все. Толстяк запыхтел, заухмылялся и стал, открыв рот, смотреть, как Панч расправляется с полисменом. Ни дать ни взять, совсем как маленький. Тонино с раздражением искоса на него поглядывал, придя к заключению, что это, верно, сумасшедший — из добродушных. При всякой шутке он закатывался неудержимым смехом, да и одет был престранно: щеголял в костюме из искрящегося красного шелка и с золотыми пуговицами. На груди переливались медали. Вместо обычного галстука шея была повязана сложенным вдвое белым платком, который придерживала большая брошь, мерцавшая как слеза. На башмаках искрились металлические пряжки, а колени прикрывали золоченые нашлепки. Прибавьте сюда блестящее от пота лицо и белые зубы, сверкавшие каждый раз, когда он смеялся. Словом, весь он с головы и до пят сиял и блестел.
Мистер Панч тоже обратил на него внимание.
— Что там за умник-разумник? — прокаркал он, подпрыгивая на своей деревянной дощечке. — У него, я вижу, золотые пуговицы. Может, это сам Папа?
— Нет, не Папа! — отозвался Мистер-Блистер, очень довольный.
— Может, это герцог? — ухнул мистер Панч.
— Нет, не герцог! — гаркнул Мистер-Блистер, а вслед за ним и толпа.
— Не нет, а да! — каркнул мистер Панч.
Пока все дружно орали «нет, не герцог», двое молодчиков с озабоченным видом вовсю протискивались сквозь толпу к Мистеру-Блистеру.
— Ваша светлость, — обратился к нему один из них, — епископ уже полчаса как прибыл в Собор.
— Тьфу ты, пропасть! — рассердился Мистер-Блистер. — Вечно вы меня за горло берете! Нельзя уж мне... Досмотрел бы эту штуку до конца. Я так люблю Панча и Джуди.
Оба молодчика посмотрели на него с укоризной.
— Ладно, ладно, — проворчал Мистер-Блистер. — Заплатите кукольнику. И остальным тоже что-нибудь там дайте.
И, повернувшись, заспешил, пыхтя и сопя, в сторону Корсо. На какое-то мгновение Тонино засомневался: может, этот Мистер-Блистер в самом деле герцог Капронский. Но двое молодчиков и не подумали заплатить кукольнику и никому другому ни гроша не дали. Они просто, тихие и смирные, засеменили за Мистером-Блистером, словно боялись его потерять. Из всего этого Тонино сделал вывод, что Мистер-Блистер и впрямь сумасшедший — только богатый — и эти двое наняты его ублажать.
— Кр-крохо-бор-ры, — каркнул мистер Панч и занялся Палачом, стараясь половчее перехитрить его и отправить на виселицу вместо себя. Тонино смотрел не отрываясь, пока мистер Панч не раскланялся и не удалился с триумфом в раскрашенный домик в задней части сцены. Только тогда, повернувшись, чтобы уйти, Тонино вспомнил, какой он несчастный.