Волшебники из Капроны - Страница 14

К оглавлению

Дверь захлопнулась, и карета снова дернулась.

— А что, Петрокки тоже обещали разыскать слова? — спросил Паоло.

Рот Старого Никколо сердито сжался в кружок:

— Обещали. И я умру от стыда, если они опередят нас.

Он не договорил, потому что карета накренилась, огибая угол, и въехала на Корсо. Струя воды хлестнула мимо окна.

Доменико бросило вперед:

— Не сказал бы, что этот там умеет править, а?

— Помолчи! — цыкнул на него Старый Никколо, а Паоло прикусил язык: так сильно его несколько раз тряхнуло. Что-то разладилось. Куда-то пропали привычные звуки катящейся кареты.

— Я не слышу цоканья копыт, — сказал Тонино, недоумевая.

— Так я и знал! — воскликнул Старый Никколо. — Это все дождь.

Он с грохотом опустил окно, в которое тут же ворвался мокрый ветер, и, не обращая внимания на глазевшие из-под влажных зонтиков лица, высунулся наружу и прокричал слова заклинания.

— Поезжай скорей, кучер! — распорядился он. — Ну вот, — сказал он, закрывая окно, — теперь мы доедем до дому. Какое счастье, что Умберто сошел раньше, чем это произошло.

Вновь зазвучал цокот копыт, стучавших по булыжнику, которым был вымощен проспект. Новое заклинание, по всей видимости, действовало. Но как только они свернули на Виа Кардинале, звук изменился, превратившись в вялое «шлёп-шлёп», а когда они выехали на Виа Магика, его почти совсем не стало слышно. Карету снова стало кренить и дергать — хуже, чем когда-либо. А когда они развернулись, чтобы въехать в ворота Казы Монтана, произошел самый сильный за всю поездку толчок. Карету швырнуло вперед, раздался грохот — это дышло ударилось о булыжник, Паоло приоткрыл окно, у которого сидел, и увидел, как обмякшая бумажная фигура кучера шлепнулась в лужу. Рядом, закрыв собой колею, валялись две мокрые картонные лошади.

— Во времена моего деда, — вздохнул Старый Никколо, — этого заклинания хватало на много дней.

— Вы думаете, это козни того чародея? — спросил Паоло. — Это он портит наши заклинания?

Старый Никколо уставился на него, пяля глаза, словно младенец, который вот-вот заплачет.

— Нет, дружок. Скорее всего, нет. По правде сказать, дела в Казе Монтана идут так же плохо, как и во всей Капроне. Прежняя наша доблесть убывает. Она убывала поколение за поколением и теперь почти совсем иссякла. Мне стыдно, что тебе приходится познавать ее такой. Выходим, мальчики. Будем толкать карету.

Это было тяжкое унижение. Так как все остальные Монтана либо отсыпались, либо работали на Старом мосту, помочь им закатить карету во двор оказалось некому. От Доменико не было никакого проку. Позже он честно признался, что не помнит, как попал домой. Дед и два внука оставили его в карете, закатив ее втроем вместе с ним. Даже появление Бенвенуто, прибежавшего под дождем, не подняло Тонино настроение.

— Одно утешение, — сказал, тяжело дыша, дед. — Дождь. Никого вокруг. Так что некому глазеть, как Старый Никколо тащит собственную карету.

Паоло и Тонино это не показалось большим утешением. Теперь они поняли, почему из Казы не уходит чувство тревоги, малоприятное чувство. Они поняли, почему все так волновались из-за Старого моста и так радовались, когда перед Рождеством его наконец починили. И также поняли, почему все так озабочены замужеством Розы. Потому что, как только мост отремонтировали, все в Казе вернулись к обсуждению этого вопроса. И Паоло с Тонино знали, почему все считают, что молодой человек, которого предстояло выбрать Розе, непременно — даже в ущерб всем другим достоинствам — должен обладать даром волшебства.

— Чтобы улучшить породу, да? — спросила Роза, которая относилась ко всему этому очень скептически и держалась независимо. — Прекрасно, дорогой дядя Лоренцо. Я буду влюбляться только в тех мужчин, которые умеют делать картонных лошадок непромокаемыми.

Дядя Лоренцо покраснел от обиды и возмущения. Из-за этой истории с лошадьми вся семья чувствовала себя униженной. Только Элизабет едва удерживалась от смеха. Элизабет, конечно, поощряла Розу в ее независимости. Бенвенуто сообщил Тонино, что англичане все такие: у них это принято. Кошкам англичане нравятся, добавил он.

— Неужели мы и впрямь утратили нашу доблесть? — с волнением спросил у него Тонино, А про себя подумал, что, наверное, этим объясняется и его собственная тупость.

Бенвенуто сказал, что не знает, как было в прежние времена, но знает, что сейчас им вполне хватает волшебства, чтобы шерстка у него искрилась. Да, волшебства вроде как, вполне достаточно. Но иногда он сомневается, правильно ли его употребляют.

Примерно в это время в Казу Монтана стало приходить вдвое больше газет. Общественно-политические журналы из Рима и иллюстрированные из Генуи и Милана, а также местные газеты, капронские. В Казе все их жадно читали и обсуждали вполголоса между собой. Отношение Флоренции, новые движения в Пизе и ужесточение мнений, высказываемых в Сиене. Во взволнованном ворчании все чаще стало слышаться слово война. И вместо привычных рождественских гимнов в Казе Монтана звучала ночью и днем мелодия «Капронского Ангела».

Мелодию эту пели басы, тенора и сопрано. Ее высвистывали в медленном темпе на флейте, бренчали на гитаре, пиликали на скрипке. Каждый Монтана жил в надежде, что он, или она, будет тем человеком, кто отыщет подлинные слова. У Ринальдо возникла новая идея. Он раздобыл барабан и, сидя на краю кровати, выбивал ритм, пока тетя Франческа не умолила его перестать. Но даже это не помогло. Никто из Монтана не сумел даже начать подбирать к мелодии верные слова. Антонио ходил с таким озабоченным видом, что Паоло смотреть на него не мог.