— Очень рад был оказаться полезным, — проговорил Крестоманси и повернулся навстречу Элизабет, которая бегом, махая пачкой нот, спускалась с галереи, чтобы броситься к нему в объятия. Над балюстрадой галереи появились головы пяти младших двоюродных — учеников Элизабет; они с изумлением глазели на сцену внизу.
— Элизабет! — воскликнул Крестоманси. — Ты превосходно выглядишь! Моложе, чем когда-либо.
Тонино глядел с не меньшим удивлением, чем его двоюродные. Его мать и смеялась и плакала. Тонино не сумел разобраться в потоке английской речи. Ловил отдельные слова — «доблесть», «война», а вскоре и «Капронский Ангел». Он все еще стоял, пяля глаза, когда тетя Джина сунула ему в руку записку и велела поторопиться.
По дороге к мяснику Тонино сказал Паоло:
— А я не знал, что мама знакома с такими людьми, как Крестоманси.
— Я тоже не знал, — признался Паоло. Он ведь был всего на год старше Тонино, а Крестоманси, видимо, последний раз приезжал в Капрону очень давно. — Может, он здесь, чтобы разыскать слова к «Капронскому Ангелу», — предположил Паоло. — Очень хочется верить, что так. Не хочу, чтобы Ринальдо шел воевать.
— Или Марко, — добавил Тонино. — Или Карло, или Луиджи. Или даже Доменико.
Благодаря тети Джининой записке мясник обошелся с ними очень уважительно.
— Скажите ей: если объявят войну, это последние хорошие куски мяса, которые она видит, — сказал он, вручая им каждому по тяжелому мягкому розоватому свертку.
Они как раз подходили с этими свертками к воротам Казы Монтана, когда из подъехавшей коляски, пыхтя и отдуваясь, вылезал дядя Умберто.
— Я правильно понял, что здесь Крестоманси? А, Паоло? — спросил дядя Умберто, обращаясь к Тонино.
Мальчики, оба, кивнули: им показалось это проще, чем объяснять дяде Умберто, что Паоло — вовсе не Паоло, а Тонино.
— Чудесно, чудесно! — воскликнул дядя Умберто и поплыл в Казу, где тут же оказался лицом к лицу с Крестоманси, который как раз шел через двор.
— «Капронский Ангел»... — набросился на него дядя Умберто. — Могли бы вы?..
— Дорогой мой Умберто, — прервал его Крестоманси, тепло пожимая ему руку, — меня все и каждый здесь об этом просят. И в Казе Петрокки, что и говорить, тоже все и каждый. А я, боюсь, знаю не больше вашего. Но я буду думать и думать, не беспокойтесь.
— Если вы сумели бы отыскать хоть одну строку, это и нас сдвинуло бы с места, — умоляюще сказал дядя Умберто.
— Постараюсь. Приложу все силы, — отвечал Крестоманси.
Тут мимо них, звонко стуча каблучками, пронеслась Роза, и по ее лицу было ясно: она увидела, что к Казе подъезжает Марко.
— Обещаю вам, — сказал Крестоманси, поворачивая голову, чтобы проследить, куда и зачем мчится Роза.
Войдя в ворота, Марко при виде Крестоманси остолбенел, так что Роза налетела на него и чуть не сбила с ног. Он немного качнулся, но тут же обнял ее и продолжал таращить на Крестоманси глаза. У Тонино перехватило дыхание. Ринальдо был прав. Что-то с Марко нечисто. Крестоманси это знает, и Марко знает, что Крестоманси знает. По выражению лица Марко Тонино предположил, что Крестоманси скажет, в чем тут дело.
И действительно, Крестоманси открыл было рот, но тут же и закрыл, сложив губы так, словно собирался свистнуть. Марко неуверенно на него взглянул.
— О, — возник дядя Умберто, — позвольте представить... — Он осекся и задумался. Розу он благодаря ее светлым волосам, как правило, отличал, но кто такой Марко, точно не помнил... — жениха Коринны, — неуверенно проговорил он.
— Я — Роза, — сказала Роза. — А это Марко Андретти.
— Здравствуйте, — любезно поклонился Крестоманси.
У Марко явно отлегло от сердца. Крестоманси перевел взгляд на Паоло и Тонино, не сводивших с него глаз.
— Ну и ну! — сказал он. — Все здесь, кажется, живут ужасно увлекательной жизнью. Кого вы, мальчики, убили?
Паоло и Тонино в ужасе опустили глаза и увидели, что из свертков на их ботинки течет. Две-три кошки, почуяв мясо, уже приближались.
В дверях кухни возникла тетя Джина:
— Где мои бифштексы? Паоло и Тонино ринулись к ней, оставляя позади себя кровавый след.
— Что все это значит? — на бегу спросил Паоло у Тонино.
— Не знаю, — ответил Тонино, потому что он на самом деле не знал и потому что Марко ему нравился.
Тетя Джина, с присущей ей сноровкой и горячностью, принялась разделывать мясо. Кровавый след привлек внимание всех кошек в Казе. Весь вечер они сновали в кухне под ногами. Бенвенуто тоже разгуливал среди прочих — оставаясь на почтительном расстоянии от тети Джины, — и, скажем прямо, не потратил времени даром. Вскоре тетя Джина вновь появилась во дворе, вопя:
— Тонино! То-ни-но-о! Тонино отложил книгу и поспешил выйти наружу:
— Да, тетя Джина?
— Этот твой кот утащил целый фунт мяса! — вопила тетя Джина, трагически воздевая руки к небу.
Тонино осмотрелся вокруг. Ну да, там, на крыше, без всякого сомнения, прижавшись к черепице, сидел Бенвенуто, а в лапе у него был весьма большой кус говядины.
— Ну и ну! — только и мог сказать Тонино. — Нет, тетя Джина, вряд ли я смогу заставить Бенвенуто вернуть его вам.
— Вернуть? Не нужен он мне! Где его только твой кот не таскал! — закричала тетя Джина. — Передай ему от меня: я шею ему сверну, пусть только сунется!
— Да ты, кажется, в центре всех событий, — заметил Крестоманси, появляясь рядом с Тонино. — На тебя всегда такой спрос?
— Со мной сейчас будет истерика, — заявила тетя Джина. — Вы все останетесь без обеда.
Элизабет, тетя Мария и две двоюродные — Клаудия и Тереза — немедленно бросились ее утешать и под руки увели в дом.