Волшебники из Капроны - Страница 37

Розовый палец ткнул в столешницу. Совсем как наша училка в тяжелый день, подумал Тонино.

Он встал со своего скрипучего стула и склонился над столом посмотреть, на что она там указывает. Анджелика нервно смахивала пыль с желтого лака, чтобы показать Тонино, что у нее на самом деле есть Ангел, выцарапанный в столешнице неисправным краном. Ангел получился вполне хорошо, учитывая, что кран — малоподходящий для такого дела инструмент, да еще все время норовил выскользнуть из рук. Но Тонино вовсе не был расположен восхищаться.

— Ты забыла свиток, — сказал он. Анджелика вскочила, хрупкий стул, опрокинувшись, с грохотом полетел назад.

— Ах так! Пеняй на себя!

Прошествовав к пустому месту между окнами, она заняла командное положение. Оттуда, вытянув руки перед собой, она взглянула на Тонино, чтобы узнать, собирается ли он уступить. Тонино был не прочь пойти на попятный. Ему вовсе не хотелось быть слизняком. Он мысленно искал пути к примирению, но так, чтобы это не выглядело трусостью. Однако, как и во всем прочем, соображал медленно. Анджелика резко повернулась кругом.

— Хорошо, — сказала она. — Пусть будет обратное заклинание, чтобы снять с тебя чары.

И она запела. Голос у нее был ужасный — то резкий, то глухой, то высокий, то низкий. Тонино очень хотелось остановить или, по крайней мере, заглушить его другими звуками, но он не посмел на это пойти.

Он терпел, пока Анджелика пронзительно выкрикивала два стихотворных куплета — заклинание, которое, по-видимому, концентрировалось вокруг слов «претвори» и «сними». Имелось в виду заклятие. Тонино очень надеялся, что к нему это прямого отношения не имеет.

Для третьего куплета Анджелика подняла руки повыше и в шестой раз сменила тональность:

— Претвори мое заклятие, сними мое заклятие...

— И все не так, — сказал Тонино.

— Не смей меня отвлекать, — огрызнулась Анджелика, поворачиваясь кругом, отчего ее руки разлетелись в разные стороны. Одна указывала на окно. — Расколдуйся заколдованное, распахнись затворенное, — пела она злющим, визгливым голосом.

Тонино быстро оглядел себя — нет, с ним, видимо, ничего не произошло: какой был, такой и есть, и обычного цвета. И он мысленно сказал себе, что с самого начала знал: такое путаное заклинание сработать не могло.

Тут раздался ужасный треск; он шел с потолка, прямо над окнами. Вся комната заколебалась. И, к великому изумлению Тонино, передняя стена, окна и прочее отделились от потолка и рухнули наружу с мягким стуком — на удивление мягким для целой части дома. Волна затхлого воздуха хлынула на открытое пространство.

Анджелика была изумлена не меньше Тонино, что не помешало ей повернуться к нему с самодовольной торжествующей улыбкой:

— Видишь? Мои заклинания всегда срабатывают.

— Прочь отсюда, — ответил Тонино. — Живо. Пока никто не пришел.

И они побежали по раскрашенным панелям, по отметинам, нанесенным стулом Тонино. Миновали на удивление чистый прямой срез, где стена соединялась с потолком, и выскочили на террасу, которая оказалась не из камня, как предполагал Тонино, а из дерева. А за ней...

Они остановились — как раз вовремя — на краю пропасти. Оба подались вперед, но удержались друг за друга. Глубокий обрыв отвесно уходил вниз, в непроглядную тьму. Дна не было видно. И когда они посмотрели прямо перед собой, то также мало что смогли различить. Там, слепя глаза, полыхал золотисто-красный солнечный свет.

— И здесь тоже все заколдовано, — вздохнул Тонино.

— В таком случае, — заявила Анджелика, — будем просто идти и идти. Должна же где-то быть дорога или сад, который мы не видим.

Чего-то в этом роде, конечно, не могло не быть, но ничто на это не указывало. Тонино был уверен, что внизу — он это чувствовал — большое пустое пространство. Оттуда не слышалось никаких городских шумов, зато веяло каким-то затхлым запахом.

— Трус! — прошипела Анджелика.

— Вот ты и иди, — сказал Тонино.

— Только если ты тоже, — отрезала она.

Но они медлили, выжидающе меря друг друга взглядом. И пока они медлили, ослепительный солнечный свет закрыла гигантская черная фигура.

— Своевольничать! — раздался оглушительный голос. — Плохих детей надлежит наказывать!

Сила такой мощности, какая уже неощутима, швырнула их на упавшую стену. В одно мгновение упавшая стена поднялась на прежнее место, увлекая за собой Анджелику и Тонино, беспомощно скользящих и катящихся по ее поверхности, пока они не ударились о накрашенный ковер. У Тонино так сперло дыхание и так закружилась голова, что он едва ли расслышал, как что-то щелкнуло, и стена встала на место.

Голова закружилась сильнее. Тонино знал; он во власти нового заклятия. Он отчаянно боролся против него, но тот, кто наслал его на Тонино, был невероятно силен. Тонино чувствовал, что его качает и ударяет. Свет, падавший из окон, переменился, переменился снова. Тонино мог бы поклясться, что комнату куда-то несло. Затем последовал толчок, и она остановилась. Тонино услышал голос Анджелики: она молилась Святой Деве. Пусть ее молится — Тонино уже не сердился на нее. А потом в сознании Тонино образовался загадочный провал.

Он пришел в себя, потому что тому, кто заколдовал его, это понадобилось. Тонино был в этом совершенно уверен. Наказание не доставило бы наказывающему такого удовольствия, если бы Тонино не знал, что его наказывают.

Кругом творилось нечто несусветное — вакханалия света и шума, особенно с одной стороны, — а сам он носился взад-вперед по узкому деревянному помосту, волоча за собой (надо же!) связку сосисок. На нем был ярко-красный балахон и что-то тяжелое налипло посередине лица. Каждый раз, когда он добегал до одного конца деревянного помоста, его встречала белая картонная собака с кружевной оборкой вокруг шеи. Картонная пасть открывалась и закрывалась, делая слабые усилия схватить сосиски.