— Тонино? — вскинулся Паоло. Крестоманси покачал головой:
— Первое, несомненно, было Анджеликино. У нее, что называется, индивидуальный стиль. Но второе меня озадачило. Как ты думаешь, твой брат способен сотворить заклинание достаточно сильное, чтобы прорваться сквозь чары другого волшебника? Анджелике это удалось благодаря чистой случайности. А Тонино могло удасться? Как ты думаешь?
— Не думаю, — отвечал Паоло. — Он знает мало заклинаний, но всегда творит их правильно, и они действуют...
— Тогда это остается для меня загадкой, — прервал его Крестоманси. И вздохнул. Паоло подумалось, что у него очень усталый вид.
Паоло проскользнул в каретный сарай, миновал помятых лошадей и кучера, миновал коляску и открыл дверцу в задней стенке. Он был уже одной ногой снаружи, когда Роза, подойдя к каретному сараю спереди, его окликнула:
— Паоло? Ты там, внутри?
«Нет, меня там нет», — подумал Паоло и прикрыл за собой дверцу как мог тише. И побежал.
К этому часу на улицах почти уже не было солдат, да и никого другого. Паоло бежал мимо желтых домов с наглухо закрытыми ставнями, в тишине, нарушаемой разве только тревожным перезвоном колоколов. Время от времени ему казалось, что он слышит глухой далекий звук — невнятный гул с нарастающим грохотом где-то в глубине. Всюду, где между домами имелись просветы и Паоло мог видеть горы, он различал солдат — не отдельных солдат, а ползущие мерцающие цепи, змеящиеся вверх, и клубы дыма. Он знал: сказанное Крестоманси верно. Бои шли совсем близко.
На всей Виа Кантелло он был единственным прохожим. В Казе Петрокки ставни были закрыты и ворота заперты, как и в Казе Монтана. И на их Ангеле тоже густо лежал птичий помет. Как и Монтана, они перестали творить заклинания. Лишнее свидетельство тому, подумал Паоло, что и относительно Анджелики Крестоманси прав. Это очень ободрило его, и он принялся стучаться в простые старые ворота.
Ни звука не раздалось внутри, но через секунду-другую на верхнюю балку ворот вспрыгнула белая кошка и, протиснувшись в щель под аркой, посмотрела вниз голубыми — даже голубее, чем у Паоло, — глазами.
Кошкины глаза напомнили Паоло, что его глаза могут легко его выдать. Как же он не подумал замаскировать их с помощью заклинания на случай, если Петрокки обратят на них внимание! Сглотнув слюну, он решил, что надо найти того человека, который помог бы ему искать Тонино, и сказал кошке:
— Рената. Могу я видеть Ренату?
Белая киска внимательно на него посмотрела. Возможно, что-то мяукнула про себя. Затем спрыгнула во двор Казы, оставив у Паоло тревожное чувство, что она знает, кто он такой. Но он не ушел — ждал. И когда уже окончательно решил, что надо уходить в воротах открылся глазок. К облегчению Паоло, в нем просматривалось острое личико Ренаты, которое глядело на него поверх засовов.
— Фьюить! — присвистнула она. — Понятно, почему Виттория меня привела. Хорошо, что ты пришел.
— Помоги мне отыскать Тонино и Анджелику, — сказал Паоло. — Никто даже слушать не хочет.
— Угу. — Рената сунула в рот прядь своих рыжих волос и прикусила зубами. — Нам запретили выходить. Сообрази какой-нибудь повод.
— Заболела твоя учителка, испугалась войны, просит, чтобы мы с ней посидели, — предложил Паоло.
— Пожалуй, сойдет, — решила Рената. — Войди, пока я отпрошусь.
Паоло услышал, как в воротах открылась дверца.
— Ее зовут миссис Гримальди, — прошептала Рената, распахивая перед ним дверцу. — Живет она на Виа Сант-Анджело и урод уродом. На случай, если спросят. Входи.
И, подумать только, — кто сказал бы, никогда не поверил! — Паоло вступил в Казу Петрокки и, что выглядело уже чем-то совсем невероятным, даже не был особенно этим напуган. Он испытывал такое чувство, будто ему предстоит экзамен, он волнуется, но знает, что готов.
Он увидел двор и галерею, точь-в-точь такие же, как у них, в Казе Монтана, и вполне мог бы поверить, будто какие-то колдовские силы перенесли его домой. Различия, конечно, присутствовали. Так, перила на галерее были из узорчатого кованого железа и украшены через промежутки железными леопардами. Кошки, гревшиеся в солнечных лучах на кадках с водой, были по большей части рыжевато-коричневые и полосатые, тогда как в Казе Монтана, где Бенвенуто оставил свой след, они были либо совсем черные, либо черные с белыми подпалинами. И из кухни несло таким запахом, — жареным луком? — какого Паоло не слышал с тех пор, как Лючия сотворила свое последнее заклятие.
— Мама! — крикнула Рената.
Однако первый, кто возник перед ними, был... Марко. Он галопом сбегал по ступеням галереи, держа пару сияющих сапог в одной руке и перекинув помятый красный мундир через другую.
— Мама! — вопил во весь голос Марко в той свободной и легкой манере, в какой всегда вопят, взывая к матери. — Мама! В моем мундире моль! Кто вынул из него заклинание?
— Вот дурак! — пожала плечами Рената. — Вчера вечером мы отовсюду заклинания вынули. — И, обращаясь к Паоло, сказала: — Мой брат, Марко.
— Но нужны месяцы, чтобы моль... — возмущенный, повернулся к Ренате Марко и... увидел Паоло. Трудно сказать, кто из них пришел в большее смятение.
В этот момент во двор вышла рыжеволосая, озабоченная на вид женщина с малюткой на руках. Мальчик был черноволос и такой же лобастый, как Анджелика.
— Не знаю, Марко, — сказала она. — Попроси Розу его подштопать. Что тебе, Рената?
Марко поспешил вмешаться.
— Роза, — заявил он, пристально глядя на Паоло, — сидит со своей сестренкой. Кто твой товарищ, Рената?
Паоло не смог удержаться.
— Меня зовут Паоло Андретти, — сказал он со злорадством.