Рената продолжала буравить его своими умными глазами, и этот ее взгляд ему все больше не нравился.
— Неплохо придумано, — обронила она.
Паоло попытался оторваться от ее взгляда и, повернувшись, побрел вдоль набережной. Рената за ним.
— Больно вы умны, мистер Монтана, — говорила она. — Так умны, что ум за разум заходит. Только вот беда: Марко в той потасовке вовсе и не было. Его хотели выставить на единоборство, а его не оказалось, и пришлось выйти папе — потому я и знаю. И позвольте сказать вам, мистер Монтана, что вы не хотите, чтобы я знала, откуда Марко вас знает. И еще скажу: Марко тоже не хочет. Иначе он не дал бы мне пойти с тобой, объяснив, кто ты такой. А значит...
— Это у тебя ум за разум заходит, — огрызнулся Паоло через плечо. — Это ты — больно умная. Не знаю я, откуда твой Марко меня знает, и спасибо ему, что не стал...
И осекся. Чихнул. Они как раз вышли в проулок, где облупленный синий дом налезал на мол. В воздухе Паоло почуял — чутьем, которого и сам в себе не подозревал, чутьем врожденным, унаследованным от поколений заклинателей, — что-то особенное. На этом проулке лежало заклятие — сильное заклятие, наложенное не очень давно.
Сзади подошла Рената.
— Ты не отвертишься... — И тоже осеклась. — Кто-то тут навел чары.
— Анджелика? Можешь определить?
— Почему Анджелика?
Паоло повторил то, что рассказал Крестоманси. Рената зарделась и пнула носком причальную цель, валявшуюся на дороге.
— Индивидуальный стиль! — буркнула она. — Выдумает тоже! Анджелика не виновата. Она такой уродилась. Не у каждого, кто творит заклинания неверно, они работают. А у Анджелики работают — и всегда наоборот. В этом она, по-моему, своего рода гений. И я так и сказала герцогине Капронской, когда та вздумала смеяться.
— Так это заклинание ее? — спросил Паоло.
Где-то внизу на реке слышалась пушечная стрельба вперемежку с глухим гулом, доносившимся с гор. Тупое, тяжелое — трах-трах-трах, словно великан колол там дрова. Паоло поднял голову, прислушиваясь:
— Но это и не Тонино. Его заклинания очень четкие, — сказал он.
— Нет, — заявила Рената и тоже подняла голову. — Несет чем-то затхлым, тебе не кажется? И вообще как-то тут неприятно. И война гремит ужасно близко. По-моему, нам надо с набережной уходить.
Она, скорее всего, была права. Но Паоло колебался. Он был уверен: они напали на горячий след. В этой затхлости ощущалось что-то болезненное, напоминавшее о вчерашних болезненно-желтых буквах во дворе Казы Монтана.
А пока он колебался, война, кажется, уже шла прямо над их головами. Оглушающая, наглая, страшная. Словно кто-то, подумал Паоло, размахивает в воздухе колоссальным листом железа, держа его за один конец, или звонят гигантские будильники. Но эти сравнения не давали верного представления о гремевших в небе громоподобных раскатах. И не объясняли ужасный металлический скрежет. Паоло и Рената пригнулись, закрыли руками уши. Чудовищные громадины, покружив над ними, полетели дальше над рекой. А Паоло и Рената, сжавшись в комок, следили за ними с набережной.
Они летели группой — не меньше восьми — с громким лязгом и скрежетом. Сначала Паоло подумал, что это летающие машины, потом — о Монтановом крылатом коне. Под огромными черными телами, кажется, болтались ноги, а металлические крылья яростно крутились. Некоторым полет не давался. Один уже потерял высоту и, хотя отчаянно лязгал крыльями, свалился в реку, подняв водяной столб, который окатил весь Новый мост, а заодно забрызгал Паоло и Ренату. Другой тоже стал терять высоту, крутя своим железным хвостом, чтобы сохранить равновесие. Паоло признал в нем одного из железных грифонов с Пьяццы Нуова, Он тоже упал в реку, подняв целый фонтан брызг.
— А вот это Анджелика! — рассмеялась Рената. — Ее заклятие. Я ее работу где угодно узнаю.
Они вскочили на ноги и помчались к длиннющей лестнице, которая вела на Пьяццу Нуова. Грохот, поднятый грифонами, заглушал все звуки кроме пушечной пальбы. Взбегая по лестнице, Паоло и Рената останавливались на каждой площадке, чтобы посмотреть, что происходит с оставшимися грифонами. Еще два упали в реку. И еще два — в сады вокруг роскошных вилл. Но последние два держались. Когда Паоло в последний раз посмотрел на них, они, видимо, старались набрать высоту, чтобы перелететь через высившиеся за дворцом горы. Далекое лязганье звучало громко и яростно, металлические крылья казались расплывчатым чернильным пятном.
Паоло и Рената, прервав наблюдение, полезли вверх.
— Что это? Крик о помощи? — часто дыша, спросил Паоло.
— Наверное, — сказала, запыхавшись, Рената. — Заклинание Анджелики... всегда...
Прозвучавшие эхом лязг и скрежет заставили их обернуться. Упал еще один грифон, куда — они не видели. Застыв, они следили за усилиями последнего. Он достиг мраморного фасада герцогского дворца, но летел недостаточно высоко, чтобы перемахнуть через дворец. И грифон, видимо, это знал. Выпустив когти, он, казалось, цеплялся за зубчатую стену. Но это его не спасло. Они всё это видели, видели, как далекое черное пятно скользило по цветному мрамору фасада, — даже слышали скрежет. Оно скользило вниз, вниз, вниз, пока не рухнуло на крышу мраморного портала, где, сникнув, теперь лежало недвижимое. Над ним отчетливо вырисовывались две длинные полосы, две царапины, тянувшиеся вниз по фасаду дворца.
— Ничего себе! — вырвалось у Паоло. Они поднялись на непривычно пустую Пьяццу Нуова. Она не представляла собой ничего особенного — большая замощенная площадь, окруженная низким парапетом. Вокруг него, через промежутки, стояли изуродованные тумбы — грифоновы пьедесталы; все с сорванными зелеными или алыми табличками, валявшимися рядом. В центре площади торчало то, что было украшенным грифонами фонтаном, а теперь стало струей воды, бившей из обломка водопроводной трубы.