— А вы не можете за ними послать? — спросил Тонино. — Скажем, они нужны, чтобы помочь в войне.
— Она сразу сообразит, что дело нечисто, — возразил герцог. — Скажет, что все ваши военные заклинания никуда не годятся. Придумай такое, что не связано с войной.
— Театральные эффекты для следующей пантомимы, — предложил Тонино, хотя возлагал на это мало надежд. Он понимал, что даже герцог вряд ли мог позволить себе заняться театром, когда Капрона захвачена врагами.
— Я знаю, — заявила Анджелика. — Я сотворю заклинание.
— Нет! — крикнул Паоло. — От твоего заклинания невесть что может приключиться!
— И пусть, — сказала Анджелика. — Зато мои будут знать, что это я, и в два счета будут здесь.
— А если из-за твоих чар герцог станет зеленым? — возмутился Тонино.
— Ничего не буду иметь против, — примиряюще вставил герцог.
Он спустился до конца лестницы и, ступая размашистыми, энергичными шагами, направился через залы и коридоры дворца. Анджелика и Тонино, держась за края карманов, продолжали, разделенные его животом, выкрикивать свои доводы.
— Но ты можешь помочь мне, — кипятилась Анджелика, — и твоя часть прозвучит верно. Предположим, мы споем призывное заклинание, и все крысы и мыши Капроны прибегут во дворец. Если мы вместе его споем, что-нибудь да получится.
— Да, только что? — отозвался Тонино.
— Мы посвятим наше заклинание Бенвенуто, — прокричала Анджелика в надежде угодить Тонино.
Но у Тонино, который считал, что Бенвенуто лежит мертвый где-то на крыше дворца, это лишь вызвало сильнейшее сопротивление. Он крикнул, что ни за что не станет участвовать в подобном надругательстве.
— Да ты же просто не умеешь творить призывные заклинания! Так, что ли? — прокричала Анджелика. — Даже мой новорожденный братик...
Они кричали так громко, что герцогу пришлось дважды шикнуть на них. И военный, спешивший к герцогу, вопросительно на него уставился.
— Нечего глазеть на меня, майор! — гаркнул на него герцог. — Если я сказал «тш-шш», значит, имел в виду «тш-шш». У вас сапоги скрипят. Ну, что там?
— Боюсь, боевые силы Капроны отступают на юг, Ваша Светлость, — доложил майор. — И наши береговые батареи сдались пизанскому флоту.
Оба кармана осели: у герцога тяжело опустились плечи.
— Благодарю вас, — сказал он. — Докладывайте мне лично и впредь, как только будут новости.
Майор отдал честь, повернулся и пошел, но дважды оглядывался через плечо.
— Вот еще один, кто считает меня сумасшедшим, — вздохнул герцог. — Если я вас правильно понял, вы — единственные, кто знает, где слова к «Ангелу»?
Тонино и Анджелика снова высунули головы из карманов:
— Да!
— В таком случае, — сказал герцог, — будьте добры прийти к соглашению насчет заклинания. Вам действительно необходимо выбраться отсюда и заполучить эти слова, пока от Капроны еще что-то осталось.
— Хорошо, — отозвался Тонино. — Вызовем мышей.
Сам он не считал это делом первой необходимости.
Сказано — сделано. Герцог остановился в широкой оконной нише и задымил окурком сигары, который взял из-под Анджелики, а запалил зажигалкой, взятой из-под Тонино, — чтобы прикрыть заклинание. Тонино высунулся из кармана и запел, медленно и тщательно выводя то единственное призывное заклинание, какое знал.
Анджелика стояла в другом кармане и, воздев руки, быстро-быстро произносила заветные слова — очень уверенно и наверняка неверно. Впоследствии она клялась, что так получилось, потому что ее разбирал смех.
Тут подошел кто-то из дворцовых. Тонино показалось, что это один из придворных, смотревший их кукольное представление, но с полной уверенностью этого утверждать не мог, так как герцог немедленно прикрыл карманы клапанами и запел сам.
Весело труба играет,
Ангел песню распевает, —
гремел герцог. Даже Анджелика не пела так фальшиво. Тонино стало невероятно трудно продолжать. И, конечно, именно тогда и произошел сбой. Тонино внезапно овладело такое чувство, будто слова обрели огромный вес.
— Ах, Поллио! — прервал свое ужасное пение герцог. — Самое лучшее, когда горит Капрона, — хорошая песня. Так поступил Нерон, а теперь — я.
— Да, Ваша Светлость, — произнес придворный не очень внятно. И, как Тонино с Анджеликой услышали, обратился в бегство.
— И этот уверен, что я не в себе, — вздохнул герцог. — Ну как? Закончили?
Как раз в тот момент Тонино почувствовал, что спал с голоса, и понял, что заклинание, так или иначе, срабатывает.
— Да, — ответил он герцогу.
Однако ничего пока, по всей видимости, не происходило. Герцог вполне философски заявил, что требуется время, чтобы мыши преодолели расстояние от Корсо до дворца, и продолжил путь на кухню. Там тоже, насколько Тонино мог судить, его считали сумасшедшим. Герцог попросил два ломтя хлеба и два кружочка масла, которые с торжественным видом разложил по своим карманам — в каждый по одному. А когда он проговорил: «В правом кармане приспособление для обрезки сигар, им очень удобно намазывать хлеб маслом», — на кухне, без сомнения, решили, что он окончательно свихнулся.
И Тонино с Анджеликой услышали, как один из кухонных каким-то двусмысленным тоном спросил:
— И впрямь, Ваша Светлость?
Как раз в этот момент кто-то вбежал, крича о грифонах с Пьяццы Нуова. Они летели через реку прямо на дворец. Последовала всеобщая паника. Все орали и вопили и в один голос утверждали, что это дурной знак — знак поражения. Тут прибежал кто-то еще с известием, что один из грифонов уже долетел до дворца и бьется, сползая по мраморному фасаду. Страх и смятение усилились. И тут же все запричитали, что теперь большой золотой Ангел, что на Соборе, тоже улетит.