— Ваша Светлость, — сказал майор со скрипучими сапогами. — Пизанский флот высаживает десант за Новыми гаванями, а наши войска на южном направлении отступают в пригороды.
Они почувствовали, как герцог как-то сразу осел.
— Всё — почти разбиты, фактически, — сказал он. — Благодарю вас, майор. Нет, подождите. Не будете ли вы так добры дойти до конюшен и приказать, чтобы мне заложили карету. Лакеи все, знаете, разбежались... И попросите подать ее через пять минут.
— Но, Ваша Светлость... — начал было майор.
— Я хочу поехать в город, поговорить с народом. Оказать народу... как это называется... моральную поддержку.
— Очень благородная цель, сэр, — обрадовался майор, и голос у него сильно потеплел. — Через пять минут, сэр. — И его сапоги уже скрипели, стремительно удаляясь.
— Слышали? — сказал герцог. — Он назвал меня «сэр»! Бедняга! Я выдал ему короб лжи, и он не мог отвести глаз от этих кукол, но назвал меня «сэр» и пойдет за каретой, а ей ничего не скажет. Картонную коробку!
В сторону полетели портьеры, и герцог ринулся в соседний зал. В нем, посередине, стоял длинный стол.
— Ах! — выдохнул герцог и бросился к сложенным штабелем у стены коробкам. В коробках оказались рюмки, и герцог принялся лихорадочно выгружать их на стол.
— Не понимаю, — проговорил Тонино.
— Коробка, — сказал герцог. — Не можем же мы бросить здесь ваши семьи, чтобы она им мстила. Хоть раз в жизни хочу проявить твердость. Сяду в карету, уеду, и пусть попробует меня остановить.
С этими словами он вернулся в Приемный зал, держа пустую коробку, и, опустившись на колени, стал подбирать кукол. Полы его камзола разлетелись в стороны, и Анджелика стукнулась об пол.
— Извини, — пробормотал герцог.
— Берите их осторожно, — попросил Тонино. — Иначе им будет больно.
Мягко и быстро, беря каждую куклу обеими руками, герцог складывал их рядами в коробку. При такого рода упаковке Монтана перемешались с Петрокки, но избежать этого не было никакой возможности. Все трое понимали, что в любую минуту могла вернуться герцогиня. Беспрестанно оглядываясь вокруг, герцог бормотал про себя: «Твердость! Твердость!» И, не переставая бормотать, неловко обхватил коробку и, подняв, понес из зала.
— Подумать только, смех и грех! — вдруг вскричал он. — Ведь у меня в руках все волшебники-заклинатели Капроны!
К ним приближался скрип сапог.
— Карета ждет вас, сэр, — раздался голос майора.
— Твердость! — откликнулся герцог. — Я хочу сказать — благодарю вас, майор. Я буду помнить о вас на небесах, куда, уверен, мы почти все в ближайшее время отправимся. А пока не могли бы вы оказать мне еще две любезности?
— Сэр? — осторожно спросил майор.
— Во-первых, скажите, о чем вы думаете, когда мысленно обращаетесь к Капронскому Ангелу?
— О песне или о статуе, сэр? — спросил майор, скорее настороженно, чем осторожно.
— О статуе.
— Ну... — Майор явно не сомневался, что у герцога опять помутился разум. — Я... я подумаю о золотом Ангеле, что на Соборе, Ваша Светлость.
— Молодец! — воскликнул герцог. — И я тоже! А вторая просьба: не могли бы вы взять эту коробку и поставить ее в мою карету?
Ну как тут можно было удержаться и не высунуться, чтобы подсмотреть, как воспримет майор эту просьбу герцога? Тонино и Анджелика высунулись из карманов. К сожалению, когда герцог вручал майору коробку, она закрыла от них его лицо. Они чувствовали, что лишились редкостного зрелища.
— Если кто-нибудь поинтересуется, — сказал майору герцог, — так тут подарки для моего утомленного войной народа.
— Слушаюсь, Ваша Светлость.
Майор говорил весело и снисходительно; он ублажал герцога в его сумасшествии, но они услышали, как заскрипели его сапоги, быстро удаляясь.
Благодаря энергичному бегу герцога прошло несколько минут, прежде чем герцогиня их настигла. Тонино, подглядывавшему из-под клапана, было видно, что происходило в просторном мраморном вестибюле, где, резко тормознув, остановился герцог. Он мгновенно опустил клапаны, услышав холодный голос герцогини. Она, конечно, запыхалась, но голос звучал победоносно:
— Враг у Нового моста, и, если вы сейчас выедете, вас убьют.
— Если я останусь здесь, меня тоже убьют, — ответил герцог. Он подождал опровержения, но герцогиня ничего не сказала. Тонино и Анджелика услышали, как герцог сглотнул. Но в своем решении остался тверд. — Я еду, — сказал он чуточку визгливо, — чтобы быть с моим народом и утешать его в оставшиеся часы!
— Сентиментальный дурак! — изрекла герцогиня. И уронила она это вовсе не в сердцах, просто высказала то, что о нем думала.
Герцог взорвался:
— Я, возможно, не являюсь хорошим правителем, — заявил он, — но хороший правитель должен поступать именно так. Я еду... еду, чтобы погладить по головке детей и чтобы петь в общем хоре.
Герцогиня рассмеялась:
— Много пользы вы этим принесете, особенно вашим пением. Превосходно! Пусть вас убьют там, на улицах, а не здесь, во дворце. Убирайтесь! И гладьте по головке кого угодно.
— Благодарю вас, моя дорогая, — сказал смиренно герцог.
И снова двинулся вперед — топ-топ-топ — вниз по мраморной лестнице. Тонино и Анджелика услышали звук подков по гравию и почувствовали, как герцог качнулся.
— Едем, Карло, — произнес он. — Что там? На что вы указываете? А, да. Да, это — грифон. Очень интересно. В путь, в путь! — Он сделал движение вверх. Заскрипели рессоры, захлопнулась дверца. Герцог сделал движение вниз. Они услышали, как он, уже сидя, сказал: «Всё, о Господи!» — и тут же хорошо знакомый им звук удара по картону, когда он забарабанил пальцами по стоящей рядом коробке. Карета тронулась, заскрипели по гравию колеса, застучали копыта. Герцог облегченно вздохнул, а они, услышав это, подпрыгнули.